Неточные совпадения
Дождь вдруг перестал мыть окно,
в небо золотым мячом выкатилась луна;
огни станций и фабрик стали скромнее, побледнели, стекло окна казалось обрызганным
каплями ртути. По земле скользили избы деревень, точно барки по реке.
«Один из студентов, возвращенных из Сибири, устроил здесь какие-то идиотские радения с гимназистками: гасил
в комнате
огонь, заставлял
капать воду из умывальника
в медный таз и под равномерное падение
капель в темноте читал девицам эротические и мистические стишки. Этим он доводил девчонок до истерики, а недавно оказалось, что одна из них, четырнадцати лет, беременна».
Быстро темнело.
В синеве, над рекою, повисли на тонких ниточках лучей три звезды и отразились
в темной воде масляными
каплями. На даче Алины зажгли
огни в двух окнах, из реки всплыло уродливо большое, квадратное лицо с желтыми, расплывшимися глазами, накрытое островерхим колпаком. Через несколько минут с крыльца дачи сошли на берег девушки, и Алина жалобно вскрикнула...
За окном шелестел дождь, гладя стекла. Вспыхнул газовый фонарь, бескровный
огонь его осветил мелкий, серый бисер дождевых
капель, Лидия замолчала, скрестив руки на груди, рассеянно глядя
в окно. Клим спросил: что такое дядя Хрисанф?
У себя
в комнате, при
огне, Клим увидал, что левый бок блузы Макарова потемнел, влажно лоснится, а со стула на пол
капают черные
капли. Лидия молча стояла пред ним, поддерживая его падавшую на грудь голову, Таня, быстро оправляя постель Клима, всхлипывала...
Он задрожит от гордости и счастья, когда заметит, как потом искра этого
огня светится
в ее глазах, как отголосок переданной ей мысли звучит
в речи, как мысль эта вошла
в ее сознание и понимание, переработалась у ней
в уме и выглядывает из ее слов, не сухая и суровая, а с блеском женской грации, и особенно если какая-нибудь плодотворная
капля из всего говоренного, прочитанного, нарисованного опускалась, как жемчужина, на светлое дно ее жизни.
Он говорил, что «нормальное назначение человека — прожить четыре времени года, то есть четыре возраста, без скачков, и донести сосуд жизни до последнего дня, не пролив ни одной
капли напрасно, и что ровное и медленное горение
огня лучше бурных пожаров, какая бы поэзия ни пылала
в них».
— Катерина! меня не казнь страшит, но муки на том свете… Ты невинна, Катерина, душа твоя будет летать
в рае около бога; а душа богоотступного отца твоего будет гореть
в огне вечном, и никогда не угаснет тот
огонь: все сильнее и сильнее будет он разгораться: ни
капли росы никто не уронит, ни ветер не пахнет…
Мастер, стоя пред широкой низенькой печью, со вмазанными
в нее тремя котлами, помешивал
в них длинной черной мешалкой и, вынимая ее, смотрел, как стекают с конца цветные
капли. Жарко горел
огонь, отражаясь на подоле кожаного передника, пестрого, как риза попа. Шипела
в котлах окрашенная вода, едкий пар густым облаком тянулся к двери, по двору носился сухой поземок.
Героем моим, между тем, овладел страх, что вдруг, когда он станет причащаться, его опалит небесный
огонь, о котором столько говорилось
в послеисповедных и передпричастных правилах; и когда, наконец, он подошел к чаше и повторил за священником: «Да будет мне сие не
в суд и не
в осуждение», — у него задрожали руки, ноги, задрожали даже голова и губы, которыми он принимал причастие; он едва имел силы проглотить данную ему
каплю — и то тогда только, когда запил ее водой, затем поклонился
в землю и стал горячо-горячо молиться, что бог допустил его принять крови и плоти господней!
Она говорила с усмешкой
в глазах и порой точно вдруг перекусывала свою речь, как нитку. Мужики молчали. Ветер гладил стекла окон, шуршал соломой по крыше, тихонько гудел
в трубе. Выла собака. И неохотно, изредка
в окно стучали
капли дождя.
Огонь в лампе дрогнул, потускнел, но через секунду снова разгорелся ровно и ярко.
— Конечно, — подтвердил Егор Егорыч. — Ибо что такое явление Христа, как не возрождение ветхого райского Адама, и
капля богородицы внесла
в душу разбойника искру божественного
огня, давшую силу ему узнать
в распятом Христе вечно живущего бога… Нынче, впрочем, все это, пожалуй, может показаться чересчур религиозным, значит, неумным.
— Да здесь человек, как иголка
в траве, или
капля воды, упавшая
в море…» Пароход шел уже часа два
в виду земли,
в виду построек и пристаней, а город все развертывал над заливом новые ряды улиц, домов и
огней…
Глеб стоял как прикованный к земле и задумчиво смотрел под ноги; губы его были крепко сжаты, как у человека,
в душе которого происходит сильная борьба. Слова сына, как крупные
капли росы, потушили, казалось,
огонь, за минуту еще разжигавший его ретивое сердце. Разлука с приемышем показалась ему почему-то
в эту минуту тяжелее, чем когда-нибудь.
«Куда торопишься? чему обрадовался, лихой товарищ? — сказал Вадим… но тебя ждет покой и теплое стойло: ты не любишь, ты не понимаешь ненависти: ты не получил от благих небес этой чудной способности: находить блаженство
в самых диких страданиях… о если б я мог вырвать из души своей эту страсть, вырвать с корнем, вот так! — и он наклонясь вырвал из земли высокий стебель полыни; — но нет! — продолжал он… одной
капли яда довольно, чтоб отравить чашу, полную чистейшей влаги, и надо ее выплеснуть всю, чтобы вылить яд…» Он продолжал свой путь, но не шагом: неведомая сила влечет его: неутомимый конь летит, рассекает упорный воздух; волосы Вадима развеваются, два раза шапка чуть-чуть не слетела с головы; он придерживает ее рукою… и только изредка поталкивает ногами скакуна своего; вот уж и село… церковь… кругом
огни… мужики толпятся на улице
в праздничных кафтанах… кричат, поют песни… то вдруг замолкнут, то вдруг сильней и громче пробежит говор по пьяной толпе…
Освещённый
огнём костра, Шакро извивался змеёй, прыгал на одной ноге, выбивал дробь обеими, и его блестящее
в огне тело покрывалось крупными
каплями пота, они казались красными, как кровь.
Погода эти дни была дурная, и большую часть времени мы проводили
в комнатах. Самые лучшие задушевные беседы происходили
в углу между фортепьяно и окошком. На черном окне близко отражался
огонь свеч, по глянцевитому стеклу изредка ударяли и текли
капли. По крыше стучало,
в луже шлепала вода под желобом, из окна тянуло сыростью. И как-то еще светлее, теплее и радостнее казалось
в нашем углу.
Отец лежал спокойно, сложив руки на груди, коротко и отрывисто вздыхая,
в чёрные пальцы ему тоже сунули зажжённую свечу, она торчала криво, поднималась, опускалась, точно вырываясь из рук, воск с неё
капал на открытую грудь, трепет
огня отражался
в блестящем конце носа старика и
в широко открытых, уснувших глазах.
Этим вопросом он погасил гомон, словно тулупом покрыв его. Снова стал слышен весёлый треск
огня, шум дождя
в лесу и падение
капель воды сквозь размытую крышу.
Но уже импровизатор чувствовал приближение бога… Он дал знак музыкантам играть… Лицо его страшно побледнело, он затрепетал как
в лихорадке; глаза его засверкали чудным
огнем; он приподнял рукою черные свои волосы, отер платком высокое чело, покрытое
каплями пота… и вдруг шагнул вперед, сложил крестом руки на грудь… музыка умолкла… Импровизация началась.
По тону судя, быть драке. Ночью, перед рассветом, среди этой дикой ругающейся орды,
в виду близких и далеких
огней, пожирающих траву, но ни на
каплю не согревающих холодного ночного воздуха, около этих беспокойных, норовистых лошадей, которые столпились
в кучу и ржут, я чувствую такое одиночество, какое трудно описать.
На столе странник разложил весь свой святой припас. Тут были раковины с «Мертвого моря», собранные на морском берегу
в Одессе, были пузырьки с ижехерувимскими
каплями, восковые огарки из-под святого
огня, картины и фотографии.
Я пришел как раз
в назначенное время, когда зажгли свечи, и на этот раз мой пироп действительно был готов. «Трубочист»
в нем исчез, и камень поглощал и извергал из себя пуки густого, темного
огня. Венцель на какую-то незаметную линию снял края верхней площадки пиропа, и середина его поднялась капюшоном. Гранат принял
в себя свет и заиграл:
в нем
в самом деле горела
в огне очарованная
капля несгораемой крови.
В один из этих дней Глебу Алексеевичу стало особенно худо. Он лежал у себя
в спальне, не вставая с утра и был
в полузабытьи. Его красивое, исхудалое лицо было положительно цвета наволочки подушки, служившей ему изголовьем, и лишь на скулах выступали красные зловещие пятна: глаза, которые он изредка открывал, сверкали лихорадочным
огнем, на высоком, точно выточенном из слоновой кости лбу, блестели крупные
капли пота.
— С
огнем? — вскричала Ильза, вдохновенная необыкновенною догадкой. — Это были, наверно, бочонки с порохом. Злодейка! Она хочет подорвать Паткуля, Шереметева, русских! Нет, этому не бывать, не бывать, говорю… пока
в Елисавете Трейман есть
капля крови для мщения, пока блаженствует рингенский асмодей [Асмодей — коварный, злой дух (евр. миф.).].
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но
капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и
в овраге краснелся догоравший
огонь. Казаки и гусары не все спали: кое-где слышались, вместе с звуком падающих
капель и близкого звука жевания лошадей, не громкие, как бы шепчущиеся голоса.